«В начале 90-х гг. начинать что-то новое было рискованно, но появился шанс создать свое дело.»
Братья Виктор и Александр Линники в середине 90-х были одними из многих, кто занимался импортом мясных продуктов и полуфабрикатов. И оказались одними из немногих, кто сделал из этого большой бизнес. Сейчас принадлежащая им компания «Мираторг» — вертикально-интегрированный агропромышленный холдинг с годовой выручкой свыше 1 млрд евро, по производству свинины они давно номер один в России. Через 2-3 года должен заработать на полную мощность самый смелый и самый масштабный, беспрецедентный для России проект компании по разведению крупного рогатого скота. Братья строят бизнес полного цикла — от поля до прилавка: компания сама будет выращивать зерно, которое идет на корм для скота, мясо которого доставляется собственной дистрибуторской компанией с собственных складов в независимую розницу и переработку, а также в собственные магазины под брендом «Мираторг».
В любой стране сельское хозяйство неразрывно связано с политикой. И в России крупные животноводческие проекты до сих пор были обласканы властями, защищены заградительными импортными пошлинами и простимулированы различными льготами. На завезенных под Брянск из Австралии и США черных коров «Мираторга» приезжали посмотреть все первые лица страны. До сих пор все амбициозные планы Линников воплощались в жизнь — и казалось: фортуна к ним не переменится. Но за последние полгода ситуация резко изменилась — и не в пользу животноводческих предприятий. Россия присоединилась к ВТО, и с 23 августа импортные пошлины на свинину рухнули за три месяца на 20-25%. Новый министр сельского хозяйства взялся за изменение сложившейся практики господдержки производителей. К тому же была засуха, и зерно, а значит, и корма для животных резко подорожали. Несмотря на начавшиеся проблемы на рынке, этот год «Мираторг» планирует завершить с высокими финансовыми показателями: выручкой в 46,5 млрд руб. и чистой прибылью в 11,4 млрд руб. Но чего ждать в новых условиях, вырастут ли цены на мясо или, наоборот, на прилавках теперь будет засилье дешевого импорта, куда дуют политические ветры в сельском хозяйстве и каковы его перспективы при новом министре, рассказывает президент «Мираторга» Виктор Линник.
— Как скажутся на «Мираторге» последние изменения на рынке?
— Мы анализируем ситуацию в связи с присоединением России к ВТО. Если же ухудшатся условия по субсидированию и господдержке, то под вопросом окажутся наши новые инвестиции в любой из секторов мясного производства. В ближайшие 2-3 года будем заниматься строящимися проектами, все кредитные соглашения подписаны. Через полгода будет запущен проект по производству 100 000 т мяса птицы в год. В активной стадии реализации проект по производству крупного рогатого скота в Брянской области. А вот браться за новые в ближайшее время мы точно не будем. Очень важно чувствовать поддержку от государства. Многое делается в России впервые и по технологиям, и по масштабу, много не зависящих от инвестора ситуаций. В нашей стране все очень хорошо знают, чего делать нельзя, — есть масса проверяющих и контролирующих органов. А вот как создать что-то новое и эффективно работающее, знают и умеют немногие.
— Честно говоря, мне ваша позиция кажется лукавством. Я крайне мало знаю примеров компаний в других секторах, у которых были бы такие же показатели по рентабельности, как у вас и двух публичных агрохолдингов, «Русагро» и «Черкизово», в 40-50% EBITDA…
— У нас почти вся прибыль формировалась в секторе производства товарного поголовья. Она временная и была из-за высоких цен на свинину и низких цен на корма. К тому же у нас высокоэффективное производство и большие масштабы. Ну и не надо забывать, что кредиты выданы на восемь лет и надо накопить достаточно ресурсов для их своевременного возврата. Но до начала проектов никто на такую рентабельность не рассчитывал, и ее такой на протяжении всего времени реализации проекта не будет. За последние месяцы цены на «живок» (живые свиньи) уже обвалились с 95 руб. за 1 кг до 70-75 руб. за 1 кг. С другой стороны, подорожало зерно: пшеница 4-го класса — больше 10 000 руб. за 1 т, и ее на рынке почти нет, как почти нет и ее альтернативы.
Чтобы произвести 1 кг свинины в живом весе, необходимо 2,1 кг зерновых в комбикорме или 3 кг комбикорма. При росте цены за 1 кг пшеницы на 5 руб. мы получаем увеличение себестоимости производства на 11-12 руб. Разговоры о сверхрентабельности в отрыве от этого контекста не корректны. Вообще, это правильно, когда инвестор зарабатывает в секторе, который должен активно развиваться, — в данном случае первичном производстве свиней. Иначе он туда не пойдет, тем более если отрасль сельскохозяйственная и капиталоемкая. Это характерный пример того, как правильные действия Минсельхоза и правительства по созданию необходимых условий позволили получить ощутимый результат — за последние шесть лет производство свинины в стране выросло почти на 60%, или на 1 млн т, а промышленное свиноводство — в 4 раза! При наращивании объемов производства цена на мясо будет снижаться, и потребитель от этого выиграет.
— Вы уже в 2004 г. стали вкладываться в строительство свиноводческого производства, когда еще не было программ господдержки. Уже тогда было понятно, что государство будет субсидировать это направление, или вы сами поняли, что рынок перспективен?
— В период становления нашего бизнеса мы активно ездили, смотрели на бизнес иностранных партнеров — перенимали западный опыт и технологии в области дистрибуции, логистики и первичной переработки мяса, и они шли нам навстречу как серьезному клиенту. К тому времени мы превратились в крупнейшего импортера свинины и одного из лидеров в импорте мяса птицы и говядины, им и остаемся до сих пор.
Когда мы еще только вкладывали серьезные деньги в закупку транспорта, дистрибуторские центры, маркетинг, то понимали, что наш инвестиционный колосс стоит на глиняных ногах, т. е. на импорте. Всегда думали о том, что хорошо бы для нашей мощной дистрибуции сделать фундамент в виде собственного производства — так, как это работает в других странах. В 2003 г. было введено квотирование импорта мяса. Мы восприняли это как сигнал от правительства, что пора инвестировать в Россию. Некоторое время на рынке еще оставались лазейки, бившие по внутреннему производству, скажем, в виде серого импорта, из-за которого цены на внутреннем рынке не могли стабилизироваться. К 2005 г. ситуация выровнялась, мы решились пойти в агробизнес и стали смотреть, куда вложить деньги. Птицеводство к тому времени активно развивалось и без нас, поэтому мы решили пойти в сравнительно пустую нишу — свиноводство. Через своих партнеров-поставщиков узнали, что есть довольно крупный свинокомплекс на Белгородчине, которым владела группа французских акционеров. Для развития им нужен был соинвестор, мы вошли в их бизнес, выкупив 60% акций. Европейцы из фермы сделали что-то вроде французской колонии. Работами по удалению навоза у них руководил француз, который за это получал около 5000 евро в месяц, хотя эту работу мог выполнять российский специалист не менее эффективно, но за гораздо меньшие деньги. Эти оргпроблемы мы успешно решили, выкупили оставшийся пакет акций и, получив опыт, взялись за создание полноценного агрохолдинга.
— «Мираторг» основан в 1995 г., а как вообще получилось, что вы оказались в продуктовом бизнесе?
— Начало нашей c братом предпринимательской деятельности пришлось на сложный период начала 90-х гг., время перехода от социализма к капитализму. Начинать что-то новое было рискованно, но появился шанс создать свое дело. Третий важный момент — правильно выбранная стратегия, соответствующая времени и ситуации в стране. Продукты питания всегда были и остаются востребованными, а в то время российский покупатель привык к пустым полкам магазинов и был очень далек от того изобилия ассортимента, которое есть на сегодняшний день. Совокупность этих факторов и стала причиной того, что мы выбрали для себя это направление деятельности.
— Что собой тогда представлял рынок поставки продуктов, что за конкуренты у вас были?
— Это было скорее броуновское движение, чем системно работающий механизм. Первой нашей бизнес-идеей стали поставки сухого молока из Голландии. Бизнес пошел хорошо, но у него был ограниченный потенциал, поэтому мы поднакопили денег и перешли на импорт мяса. Возили свинину, птицу и говядину из Евросоюза, а вот традиционным для тех лет импортом ножек Буша совсем не занимались. Сложно заниматься дистрибуцией, развивать торговые марки без базы в виде собственного производства, поэтому и решили его создавать. Безусловно, импортом продукции тогда занималось подавляющее большинство наших конкурентов, однако далеко не многие из них вовремя задумались о том, чтобы начать собственное производство. И как результат — сегодня о них уже практически не слышно.
— В итоге — сколько сейчас приходится на импорт в «Мираторге», что импортируете?
— На сегодняшний день на долю импорта в нашем объеме продаж приходится около 45%. В основном речь идет о говядине из Бразилии, мясе птицы из Бразилии и Европы, а также свинине из Европы, Бразилии, Канады и США.
— Какова роль вашего брата в компании? Ему принадлежит ее половина, но обычно с прессой общаетесь именно вы, а о нем известно немного…
— Все стратегические решения, связанные с деятельностью компании, мы всегда принимали совместно с того момента, как начали заниматься бизнесом, и до сегодняшнего дня. Когда инвестируешь большие средства в масштабные проекты, необходимо самим контролировать принципиальные вопросы. При этом у нас стопроцентная взаимозаменяемость: если меня нет, Александр спокойно решает все вопросы. И наоборот. У нас сильная команда единомышленников, поэтому мы многие важные вопросы спокойно делегируем, и это позволяет нам параллельно реализовывать много интересных и важных задач. Я же преимущественно общаюсь с прессой, отраслевыми организациями и органами власти, потому что это совместно принятое решение и часть нашей общей бизнес-стратегии.
— Изменилась ли ваша работа с Минсельхозом после смены руководства ведомства?
— Раньше было обычной практикой, что мы — отраслевые союзы, входящие в них компании, эксперты рынка — открыто и детально обсуждали с министерством любые вопросы и инициативы, после чего министр или кто-то из чиновников Минсельхоза принимал решение. Поэтому решения министерства никогда не были сюрпризом для делового сообщества. Без визы руководителей ключевых ассоциаций важные проекты документов не шли на согласование в другие ведомства. Сейчас же установилась другая модель работы — мы постфактум сталкиваемся с тем, что в министерстве уже что-то решено и подписано. И решения эти, на мой взгляд, в последнее время не выглядят взвешенными. А некоторые мы считаем непрофессиональными, ошибочными, оторванными от жизни. Создается впечатление, что министерство больше хочет дружить и не ссориться с другими ведомствами, делать красивые заявления, чем отстаивать интересы отрасли и работать на земле.
— О чем именно идет речь?
— Например, о параметрах государственной программы (программа развития АПК на 2013-2020 гг. — «Ведомости») в той части, где идет речь о субсидировании процентной ставки по инвестиционным кредитам в животноводстве. Во время кризиса размер федеральных субсидий процентов по кредитам в свиноводстве и птицеводстве подняли с 2/3 до 80% ставки рефинансирования ЦБ. До 20% — субсидировалось из регионального бюджета, если регион мог выделить на это средства. Сейчас долю федерального бюджета планируют снизить до (2/3), и до 1/3 увеличивается доля региональных бюджетов. Причем в обязательном порядке. Похожая ситуация складывается и в проектах мясного скотоводства. Здесь логика принимаемых решений вообще не понятна. Раньше федеральный бюджет субсидировал 100% ставки рефинансирования, и 3% коммерческой ставки субсидировал регион. Причем регионы добавляли эти 3% по возможности, т. е. на практике эти 3% мало кто выделял. Сейчас же Минсельхоз соглашается с Минфином, что надо сократить федеральную часть до предкризисных уровней — мол, кризис закончился — и перенести нагрузку в обязательном порядке на регионы. А про ВТО и обещания компенсационных мер, видимо, забыли.
Я считаю непродуманной саму идею поставить в зависимость получение федеральных субсидий от полноценного участия региона в субсидировании ставок. Во многих регионах средств в необходимых объемах нет. Такой подход будет еще больше увеличивать разрыв между богатыми и бедными регионами. И никакого сельского хозяйства в несырьевых областях не будет. Да и не надо забывать, что на регионы повесили огромные дополнительные расходы для выполнения предвыборных обещаний. А при отсутствии гарантии получения федеральных субсидий инвесторы и банки отвернутся от животноводства.
— Но откуда уверенность, что регионы не будут выплачивать свою часть субсидий?
— У регионов уже напряженные бюджеты. Они должны поднять зарплаты сотням тысяч бюджетников, выполнять новые переданные с федерального уровня полномочия, заниматься развитием инфраструктуры, строительством социальных объектов. Откуда взять средства, если рост экономики замедляется? На практике, даже пообещав инвесторам софинансирование, в любой региональный закон можно достаточно просто внести изменения в части условий работы, поэтому, когда нам обещают на региональном уровне поддержку в течение восьми лет реализации проекта, для нас это не аргумент. Всем же понятно, что судиться с властью в регионе, в котором активно реализуешь собственные проекты, — дело бесперспективное, да и времени и желания заниматься этим нет. Поэтому когда смещают поддержку с федерального на региональный уровень — для нас это значит снижение реальной поддержки, и, как следствие, уменьшение количества новых проектов.
— То есть вы вошли в открытую конфронтацию с министерством?
— Нет, почему? Мы активно взаимодействуем, но пока в основном чтобы не допустить или исправить уже допущенные ошибки. Мы и с предыдущими министрами обсуждали те или иные решения, и периодически наши позиции не совпадали, но мы по крайней мере понимали логику принятия решений. Чаще всего возражения и аргументы отраслевых союзов принимались. В Минсельхозе еще до «открытого правительства» был действительно эффективный общественный совет. Но последние месяцы он собирался без участия руководителей министерства. Для любого инвестора важна последовательность и прозрачность действий чиновников, а если вносятся какие-то изменения, необходимо открыто их обсуждать до, а не после принятия решения. Но когда говорят, что приоритетом должно быть создание социальных условий на селе, — мне хочется спросить: а что селяне будут делать без работы на этом селе? Сначала должна появиться интересная работа с достойной зарплатой, а параллельно или вслед за этим детские сады, школы, футбольные поля. Разве правильно, когда взрослые дети живут на пенсии родителей?
Ситуация сейчас значительно сложнее, чем была в предыдущий период. Мы вступили в ВТО, идут сложные интеграционные процессы на просторах бывшего СССР, мы вступаем в новую фазу развития и обострения внутренней конкуренции, в том числе с растущими объемами поставок из нерыночной Белоруссии, с влиянием соглашений о свободной торговле в рамках СНГ, где, скажем, есть Украина, член ВТО. Нужно готовиться к выполнению новых технических регламентов. На повестке дня такая амбициозная задача, как выход на внешние рынки не только с зерном, но и с продукцией с высокой добавленной стоимостью, с тем же мясом. Это требует нового уровня знаний, эрудиции, даже индивидуальных качеств чиновников высшего и среднего звена, детального понимания, вплоть до технических моментов, происходящих событий. Но в последнее время из министерства ушло немало профессиональных и грамотных сотрудников. Многие — в Евразийскую экономическую комиссию, которая, как пылесос, отсасывает лучшие кадры российских ведомств. Нам приходится по новому кругу рассказывать, как сказал наш коллега, «на каких деревьях растет мясо».
— Несколько участников рынка рассказывали, что перед присоединением России к ВТО в хозяйствах Польши, Латвии и Литвы стали резко увеличивать поголовье свиней в расчете на снижение пошлин на нашем рынке…
— Обязательства России при вступлении в ВТО — снизить пошлины с 40% до 5%, что позволит ввозить из Евросоюза большие объемы товарного поголовья. Некоторые производители разделили технологический процесс для того, чтобы максимально быстро нарастить объемы. В Дании находится репродуктор для производства поросят весом 25-30 кг. Потом их перевозят уже в ту же Латвию, Эстонию или Литву, где доращивают до 115 кг и затем ввозят на наш рынок. Этот механизм был проработан, начались инвестиции в откормочники. По нашим оценкам, они могут увеличить поставки свиней до 3 млн голов в течение 2-3 лет. А по признаниям самих европейцев — до 5-7 млн голов. А 5-7 млн голов — это очень много при нашем общем российском производстве в 30 млн голов в год. Рынок «живка» очень узкий, и любой дополнительный объем сразу же обваливает цены.
— Тем не менее действия одного из регуляторов были в пользу производителей — Россельхознадзор закрыл наш рынок для европейского скота, включая свиней, в связи с заболеванием, вызываемым вирусом Шмаленберга и блютангом. Не сродни ли это некоторым другим запретам на импорт от Роспотребнадзора?
— Ветеринарные ограничения — вопрос технический и должен обсуждаться компетентными службами стран, а не бизнесом и политиками. Задача Россельхознадзора — обеспечить ветеринарную и биологическую безопасность ввозимой подконтрольной продукции, а также безопасность производства внутри России. Тем более что свыше 25 стран, включая США, ввели аналогичные ограничения.
Блютанг, или «синий язык», заболевание, которое передается кровососущими. Зараженное животное погибает от удушья, язык у него синеет — отсюда и название. В Россию был ввезен зараженный европейский скот. А у «Мираторга» крупнейший в России, да и в мире проект по мясному скотоводству, который расположен в 100 км от очага в Смоленской области. Наверное, понятно, почему я целиком поддерживаю решение Россельхознадзора по введению запрета на ввоз скота без гарантий Евросоюза по части этого заболевания? Та же ситуация и с вирусом Шмаленберга и свиным поголовьем. Я знаю не понаслышке, что перемещение свиней в ЕС не так хорошо контролируется, как бы следовало, и в Европе есть страны с неблагополучными районами по ряду заболеваний.
Согласно международным нормам каждая страна имеет право на установление собственных требований к безопасности продукции, главное, чтобы они были обоснованны. Хотя достижение единых подходов у стран — членов ВТО занимает десятки лет. До сих пор американское мясо птицы не залетает в ЕС, где считают, что нет достаточных доказательств отсутствия вреда для здоровья человека антибактериальной обработки хлорсодержащими препаратами. А американцы считают, что нет достаточных доказательств наличия вреда. Так и спорят.
— А как развивается ситуация с африканской чумой свиней (АЧС)? Есть ли подвижки к реформе нынешней ветслужбы?
— К сожалению, даже миллиардные потери от АЧС Минсельхоз, Минэкономразвития, Минфин, Минприроды и ряд других ведомств ничему не научили. Нормальный закон «О ветеринарии» не могут принять уже три года. Основная претензия 13 отраслевых ассоциаций, связанных с поднадзорной продукцией: закон в упорно предлагаемом Минсельхозом виде не обеспечивает биологической и пищевой безопасности страны, не повышает эффективность работы ветслужбы на всех уровнях, не способствует улучшению эпизоотической ситуации, не усиливает Россельхознадзор, а сохраняет раздробленность службы и неспособность своевременно реагировать на внешние и внутренние угрозы. И все это на фоне громадья планов по наращиванию производства. В регионах существует лобби, бизнес которого — оборот ветеринарных справок, который оценивается в 5-6 млрд руб. в год по всей стране. Хотя сами эти бумажки в реальности ничего не дают — ни прослеживаемости, откуда товар, ни биологической безопасности. Только дополнительная нагрузка на нас — производителей.
— При работе в регионах сталкиваетесь ли вы с проявлениями регионального сепаратизма, как это когда-то происходило на рынке водки?
— «Мираторг» сейчас судится с региональными ветслужбами, которые устанавливают искусственные барьеры внутри страны для перемещения мясной продукции, чтобы создать комфортные условия для своих производителей. Вот представьте себе Россию, но как 83 отдельных региональных рынка со своими ветслужбами, которые ограничивают доступ на рынок своего региона. У нас есть склад в Нижегородской области, в которой был зафиксирован единичный случай АЧС. Тем не менее Удмуртия вводит запрет на ввоз мяса и мясопродуктов из всей Нижегородской области в нарушение закона. Мы уже прошли три инстанции: две выиграли, третью проиграли. Сейчас пойдем с этим делом в Высший арбитражный суд, потом в Конституционный, и мы это дело доведем до конца, чтобы был прецедент. Негоже, когда, защищая региональных производителей от конкуренции с другими российскими аграриями, руководители нарушают единство экономического пространства нашей страны. Не исключаю, что нередко эти действия продиктованы чьим-то личным интересом.
— Где еще вы с этим явлением столкнулись?
— В Ростовской области, в Татарстане.
— Прошло три года с принятия закона «О торговле», дали ли какой-то результат прописанные в нем ограничения ритейлеров по бонусам, отсрочкам и прочим инструментам давления ритейлеров на поставщиков?
— Пока закон дал результат только в плане сокращения отсрочек платежей. И то частично. А бонусы, ретро-бонусы, листинги и прочие запрещенные виды оплат перешли в другие законные формы «отъема» денег. Особенно возмущают требования оплачивать на деле неоказываемые маркетинговые услуги.
— Тогда в противостоянии ритейлер-производитель победила позиция производителей, т. е. ваша. А сейчас вы взялись построить через три года собственную розничную сеть из 500 магазинов…
— Не надо все анализировать с точки зрения того, кто победил. Мы взаимозависимы, и нормальные производители первыми говорят: дайте возможность торговле развиваться, но не допускайте монополизма. Вот вам просто цифры: выручка самых крупных ритейлеров у каждого более 300 млрд руб. в год. Мы — одни из самых крупных производителей мяса в стране, у нас выручка 45 млрд руб. Сравните, и станет понятно, почему розница так быстро консолидируется. Правительство разобралось в ситуации и справедливо в ряде вопросов поддержало направление, которое должно также активно развиваться, — сельхозтоваропроизводство. Но не во вред рознице. В законе много полезных статей, направленных на создание условий для инвестиций в этот сектор. Мы пошли в розницу потому, что там окупаемость около 4-5 лет, высокие обороты, хорошая рентабельность. Мы хотим сами продавать свой товар. У нас огромный и современный ассортимент. В регионах есть возможность строить или арендовать площадки за разумные деньги. У нас через три года объем производства мяса будет свыше 500 000 т в год. Чем вкладывать миллиарды рублей в продвижение в крупных сетях, нам выгоднее построить собственную сеть.
Ведомости
